Два процента от Бога. Роман-сказка - Михаил Лекс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Учиться он не хотел вообще, а не только тому, чтобы учиться мыслить. Он не хотел конкретности, цельности, определённости. Более всего он не хотел честности. Честность он ненавидел, как и людей, которые были сами честны и требовали этого от него. Он мог простить людям всё. Он мог простить предательство по отношению к себе, он мог простить невыполнение обязательств. Возьмите у него денег и не отдайте – он простит Вам долг, а то и забудет про него. Но честности он простить не мог, не потому, что прощать не умел, но в силу того, что сам был нечестным. Однако страстно желал честным казаться.
Это не шутка и не игра. Всё очень серьёзно. Того, кто обвинял его в нечестности, в подлости, в предательстве он наказывал. Особо упорных он убивал. Но это в крайнем случае. Был не тем, кем жаждал казаться, а потому и казался тем, кем не был. Сам был маской и людей хотел видеть только в масках. Ему все импонировали и жалели. Жалели за доброту его, за бескорыстие, за несчастливый первый брак, за то, что его многие обманывали, за то, что и сами те, кто жалел, обманывали. Да много ещё за что его жалели. И ведь действительно было за что. Себя он считал самым умным. «В любом деле, – говорил он, – должно и нужно, и можно добиваться цели». Добавьте к тому его приверженность к неконкретности самих целей и Вы поймёте, в чём суть его личной формулы успеха.
Фёдору Михайловичу импонировали энергичные люди. Но энергичные люди, по мнению Фёдора Михайловича, должны были быть в масках. Тогда только Фёдор Михайлович считал, что они не опасны.
– Человек не должен быть самим собой, – орал Фёдор Михайлович при каждом удобном случае. – Человек не должен жить своими идеями, своими мечтами, своими фантазиями. С детства, как только человек становится способным мечтать, он должен мечтать о том, о чём ему скажут другие люди. Кто угодно. В первую очередь пусть это будут родители. С детства на человека должна быть надета маска. А ещё лучше – карнавальный костюм. И только когда на нём будет маска или карнавальный костюм, а лучше и то и другое, тогда только следует начинать превращать его в энергичного и целеустремлённого человека.
Фёдор Михайлович и сам был и в маске, и энергичным. Спал по семь часов в сутки. Не допускал в свою жизнь пустого времяпровождения. Даже в церкви разные ходил. Ему было всё равно, в какую церковь ходить, а потому он ходил во все, что были в его городе. Но особенно он предпочитал новую церковь, что появилась в городе всего три года назад. Ему нравилось там всё. Энергичные молодые люди в масках и карнавальных костюмах, все чем-то заняты, чисто выбриты, никакой конкретности, хотя и много целей, но все те цели – какие-то неопределённые и расплывчатые, именно то, что Фёдору Михайловичу и надо. Но самое главное, самое приятное для Фёдора Михайловича были высокие доходы этой молодой религии, церковь которой ему так нравилось иногда посещать.
В этой новой религии ему нравилось всё. Во-первых, недалеко от дома, где он жил в городе. Во-вторых, не надо стоять, а всё – сидя. В-третьих, всё платно. А главное то, что никакого бога там нет, а потому действительно отдыхаешь там и сердцем, и душой. А то, что дорого, ну так это нестрашно. Деньги – они такие, чем больше их отдаёшь, тем больше и получаешь. А потом, при этой церкви были и курсы, где учили, как заработать денег. Правда, всё там так неконкретно, зато непонятно, а потому интересно. В общем, симпатии испытывал он к ней и видел её успешное будущее.
Иногда он ходил и в церковь Ивана Иваныча. Но там ему было тяжело, потому как всё было слишком конкретно и просто. Так же нравилось Фёдору Михайловичу исповедоваться. Исповедовался он, где только можно, в любой церкви, не важно от какой она религии, главное, чтобы там исповедовали. Очень Фёдору Михайловичу нравилась исповедь, потому что понимал он, что освобождение от прошлых ошибок, позволит ему добиваться большего в настоящем. Это он раньше исповедь избегал, по недоразвитости, но после, как почитал Фрейда, что-то и до него стало доходить.
И в новую религию он именно из-за исповеди и подался. Там, что самое главное, на приборе проверяли, врёшь ты или нет. Очень ему это понравилось. И понравилось, что там цели были, не пойми какие. В общем, куда-то и к чему-то надо стремиться и кем-то стать. А став им, многих бед избежишь и многого достигнуть сможешь. Во как. Но толком он, конечно, не соображал, чем занимался в этой церкви, да там и никто этого не соображал. Все ходили, платили, получали исповедь, кругом чисто, пьяных и бомжей нет, а чего ещё надо.
Но главное, какой вывод сделал для себя Фёдор Михайлович: что и новая религия неидеальна, хотя и ожидает её, лет так через семьсот, великое будущее. Тогда и пришла ему, в его башку, идея: создать свою церковь, а лучше религиозную школу, с помощью которой он отдаст тела человеку, и с помощью которой человек отвоюет души и у Ивана Иваныча.
Первое, с чего решил начать Фёдор Михайлович своё самоубийство, сочинить своё собственное учение. Он потратил лет пять на то, чтобы отразить основные положения своего учения в популярной форме. Кроме того, Фёдор Михайлович решил, что и ему надо иметь своих ближайших учеников. Среди его учеников было много достойных и уважаемых людей нашего города. Первым его учеником стал некто Святозар Неверов. Позже Вы узнаете о нём кое-какие подробности. Сейчас скажу только, что познакомились они, Фёдор Михайлович и Святозар, случайно.
5
На центральной улице города Святозар случайно наступил на пятку Фёдору Михайловичу.
– Идиот, – сказал Фёдор Михайлович Святозару.
– Вы наивны, коли полагаете, что я идиотом родился, – отвечал Святозар Фёдору Михайловичу. – Ничего подобного. Я идиотом стал. А вернее, в него меня превратили, как, собственно, и не только меня, но и каждого. И потрачено на то было, между прочим, немало усилий. Уверяю Вас, – эмоционально говорил Святозар Фёдору Михайловичу, – что идиотами становятся с детства, но дети идиотами не рождаются, их таковыми делают. Кто делает? Господи, да мало ли достойных. Во-первых, родители. Эти первые. Будучи сами идиотами, по той же, кстати, причине, что и их дети, они и детей своих иначе и видеть не могут и не желают как только подобными себе. Хотя, честности ради, следует заметить, что если бы дело было только в них, я имею в виду родителей, то уверяю Вас, что идиотами были бы немногие, но действительно избранные.
Фёдор Михайлович с интересом слушал Святозара. Более того, Фёдор Михайлович даже пригласил Святозара в ближайший ресторан, где они и продолжили своё знакомство, но уже за литровым графином разбавленного водой технического спирта, который им подали как русскую водку.
– Процесс превращения нормального человека в идиота есть процесс сложный, – говорил Святозар, а Фёдор Михайлович внимательно слушал и не перебивал, а только, по мере надобности, подливал Святозару в стакан разбавленный водой спирт из высокого графина, – процесс, требующий значительных физических и материальных затрат. К тому же, учтите, стать идиотом – это ещё и процесс времени, и здесь уже речь идёт не о днях и неделях, а о гораздо больших временных величинах. Слава Ивану Иванычу, человечество позаботилось о том, чтобы создать действительно превосходную систему по воспитанию идиотов. Когда мои родители пришли в себя от того потрясения, того самого, что испытали сразу после моего рождения, то можно считать, что процесс моей идиотизации пошёл, как говорил один видный политический деятель. Правда, деятель тот говорил это относительно всей страны, а не одного взятого индивидуума.
Мой отец, потомственный дебил, достойный сын своих родителей, коих ненавидел люто и тайно, и ненависть к которым позже привил и мне, наверное, долго рассматривал меня, лежащего в коляске, и думал, кем же мне лучше стать, прежде чем окончательно спятил и понял, кем я буду, когда я вырасту. Моя мать, женщина во всех отношениях соответствующая своему времени, добрая и ласковая, однако тоже имеющая свои виды на моё будущее, с отцом моим, своим мужем, причём вторым, была не согласна. К слову сказать, все их ссоры друг с другом в основном происходили по причине несогласия именно по вопросу моего будущего, по вопросу того, какую же им маску на меня надеть, в какой карнавальный костюмчик меня нарядить. Они глядели на меня, а я чувствовал, что только уже от одного их намерения я глупею на глазах.
Я точно знал, по крайней мере сразу как родился, кем, когда и как я должен стать. Уверяю Вас, что я знал это. Поверьте мне. Хотя в это сложно поверить. Когда мне исполнилось достаточно, для того чтобы ускорить процесс меня отдали в ясли. Смутно помню те времена. А потому не следует долго оставаться в этом периоде детства. Возраст до трёх лет может быть привлекательным либо для психоаналитика, либо для священника. И тому и другому есть, что здесь искать, но нам лучше миновать этот возраст как можно быстрее. Мы ведь с Вами, уважаемый, не психоаналитики?